Путь мамы к сыну

[Sunny April]

Глава одиннадцатая. Живущих с тобою в мире да будет много, но советником твоим - один из тысячи. (Сир. 6; 6)
Я тяжело переваривала новую информацию и с облегчением думала, что до звонка С. есть несколько дней. У нас сложились условные дни для созвона: среда/суббота или четверг/воскресенье, в зависимости от обстоятельств. В эти дни по вечерам он приходил к посту охраны и ждал, когда я ему позвоню.
В ту пору я водила знакомство с уважаемым в своей области психологом. Она закончила психологический факультет МГУ, постоянно повышала свою квалификацию, проходила супервизию, и много лет работала клиническим психологом в разных психиатрических клиниках. Я попросила о встрече и приехала к ней посоветоваться. Тогда я просто не знала, к кому мне еще обратиться в данной ситуации.
Я рассказала о неожиданном открытии, что информации очень мало, вроде на внешний взгляд всё ничего, но - коррекция. Конечно, кругозор и знания ребенка ограничены в силу окружающей среды, но только ли от нее?
Психолог честно сказала, что ранее с детьми из системы никогда практики не имела. Видя мое состояние, она терпеливо по кругу объясняла степени дисфункций мозга, и детали про каждую из них: чем они вызваны, как выражаются, какие программы обучения подбираются, какие перспективы на взрослую жизнь. И что возникают отклонения во время беременности даже у здоровых женщин, ведущих нормальный образ жизни, от разных причин. Есть такие варианты отклонений, которые успешно компенсируются, а какие-то – нет. Конечно, в ребенка надо много вкладывать, многого от него не ждать, и, как правило, сопровождать по жизни. И не стремиться устроить его в самую хорошую школу по уровню образования, он не сможет тянуть такую программу, и дети будут жестоко над ним издеваться.
На расстоянии ничего посмотреть невозможно, но если мальчик окажется здесь, обещала бесплатно провести тестирование в игровой форме. Уделить необходимое время, создать обстановку, отследить необходимые реакции и прочее, он и не поймет, что его тестируют. Но если ее коллеги определили его в коррекцию – что-то там есть. Собирается специальная медицинская комиссия, ребенка тщательно проверяют по разным параметрам и принимают совместное решение.
В конце она добавила: «Подумайте хорошо, сможете Вы любить такого сына?»
Я была в таком невменяемом состоянии, что плохо понимала и тем более запоминала всё происходящее. У меня было ощущение: нет, что-то здесь не то. Наконец я спохватилась и начала рассказывать ей про фильм «Мама, я убью тебя», про дальнейшие расследования этого дела. Как потом титулованные специалисты обследовали детей из того интерната и официально заявили: лишь у некоторых детей были незначительные отклонения от нормы. Незначительные, и лишь у некоторых, подчеркнула спикер от них, которая и сама лично проверяла тех детей. А в качестве наказания их отправляли в психушку и кололи каким-то устаревшим препаратом со множеством побочных действий.
Психолог была в ужасе. «Нет, это невозможно! – почти кричала она. - Здоровых детей отправлять в такой интернат, и тем более - в психушку и лечить! Вы что-то путаете! Этого не может, просто не может быть! Здесь, сейчас, в наше время!
Ведь чтобы присвоить хоть самый лёгкий диагноз и всего лишь отклонение от нормы, мы многократно проверим ребенка. И потом ещё его мать затаскает нас с проверками, почему ее дитя записали в дураки».
«Да, только у тех детей нет матерей, чтобы защитить их. И никто этим не занимается. На диагностику ребенка отводят несколько минут, и смотрят его поверхностно люди, которые его могут видеть первый раз в жизни. Ставят диагноз, от которого зависит вся последующая жизнь ребенка. Посмотрите этот фильм. И это в Центральном Федеральном Округе. Что тогда происходит в глубинке, куда не добираются волонтеры?»
Ей ли я хотела доказать, или себе, что возможно, тут какая-то чудовищная ошибка. Но она была права: на расстоянии узнать ничего не возможно.
Мы сошлись на том, что даже если привезти голубоглазика сюда, для него это будет как полет на Луну. Всю жизнь сидеть в глухой деревне, и вдруг оказаться в огромном городе с чужой женщиной. Он будет сам не свой, какие тут тесты. Тем не менее, психолог заверила, что её предложение остается в силе, если я потом надумаю.
Я была в глубокой печали. Всё больше у меня создавалось ощущение, что в наше время, здесь, сейчас, существует нечто вроде «Гулага», описанного Солженицыным. Это были не детские дома, а лагеря для детей, которые мотали срок за чужую вину, и с которыми можно было что угодно безнаказанно делать. Кругом идет обычная жизнь со своими печалями и радостями, а это подобие «Гулага», как и оригинал, скрыт от человеческих глаз. А когда завеса приподнимается хотя бы устно, заочно, то действительность вызывает такой ужас, что разум отказывается верить.
После приема у психолога мой вопрос остался нерешенным, и облегчения я почти не чувствовала. Разве что выговорилась. Подсознательно я чувствовала, что «обычный» психолог тут не помощник, ибо эта область детей из системы в любом случае будет за пределами его знания и компетенции. И если он порядочный человек, то должен честно это признать, озвучить и не браться за не свое дело. Но что делать, куда идти, к кому обратиться? Тогда я этого совершенно не знала.
Здесь я хочу донести такую важную вещь, что единожды отступлю от последовательного повествования, и перенесу вас ненадолго вперед на несколько месяцев из морозного февраля в дождливый июнь.
Нашей группе в ШПР оставалось до окончания почти двухмесячного курса обучения всего несколько занятий. Они были выстроены и организованы «в высшей степени замечательно», как говаривал профессор Портер из повествования о Тарзане, и заслуживают отдельных глав, которые появятся в свое время.
За срок обучения у многих слетели розовые очки, был получен колоссальный объем нужнейшей информации, истинной, жизненной, без прикрас. Многие тяжело переваривали ее, и это было понятно. То, что я начала осваивать заранее и переваривала полгода, некоторым пришлось узнать за два месяца, и я понимала, как им это сложно.
Люди спрашивали: да как же справиться со всем этим, когда оно появится в нашей жизни вместе с приемным ребенком. Другие говорили, что даже и не возьмутся теперь за такое дело.
Наши тренеры, одна - профессиональный тематический психолог, много лет работающая с приемными подростками, другая – кровная и приемная мама, давали различные советы. Я здесь приведу тезисы только в ту тему, которую хочу донести.
Самостоятельно будет сложно, очень важна и нужна профессиональная психологическая помощь и самому ребенку, и родителю, чем раньше, тем лучше. Но психолог должен быть обязательно тематический.
Вам могут посоветовать проверенного квалифицированного специалиста «не в теме», даже детского, который является профессионалом в своей области, и его клиенты добивались хороших результатов. Но в случае с приемными детьми это может не сработать совсем или принести вред.
Такой психолог может прийти к выводу, что ребенку лучше жить в детском доме, чем с вами, у вас ему плохо, он мучается, и честно сказать вам про это, а вы не будете знать, что дальше с этим делать. Или это только один вариант развития событий.
Наш тренер, подростковый психолог, рассказала о себе, что много лет работала с подростками в школе и не только, и думала, что знает про них уже всё возможное.
Потом она начала работать с приемными детьми и поняла, что не знает про них вообще ничего. У этих детей всё, АБСОЛЮТНО всё по-другому, и они требуют совершенно других знаний и подхода. К приемному родителю это всё относится точно так же.
А спустя год, буквально недавно, я узнала уже в другом месте, что сопровождение тематического психолога настоятельно рекомендуется кандидатам в период выбора ребенка. Потому что, умело манипулируя их смятенными чувствами жалости и ответственности, некоторые чиновники могут убедить взять такого ребенка, которого кандидаты не смогут понести в силу своих внутренних аспектов, что заведомо приведет к возврату.
Благодаря спонсорской поддержке специализированных фондов тематическое сопровождение можно получить совершенно бесплатно или за символическую посильную плату. Надо искать.
От себя еще могу добавить ссылку на статью:
http://www.pravmir.ru/psihoterapiya-...na-kak-vozduh/
Мне тогда тоже было необходимо сопровождение тематического психолога, но этого не случилось. Я не знала, не догадалась, не нашла. Поездка была под угрозой. «Дурак, я же не смогу с дураком», - думала я одно и то же. Моя душа томилась, искала выхода и не находила.
Помощь пришла, как говорится, нежданно-негаданно.

[Tapian]

Поездка была под угрозой. «Дурак, я же не смогу с дураком», - думала я одно и то же. Моя душа томилась, искала выхода и не находила.

А можно, я переспрошу? Из предыдущих постов складывалось впечатление, что Вы рассматривали только удаленное шефство, потом только разовый гостевой. Почему Вас так испугала коррекционка и "дурак" (пардон)? Вы же на тот момент не планировали ничего, кроме гостевого? Ну, съездить в гости к пацану из коррекционки, чего страшного-то? Или мысли уже построились в нужном направлении?

[Sunny April]

Tapian, спасибо за вопрос. Частично ответ в главе девятой.

Уважаемые читатели.
Если у вас будут возникать вопросы по ходу пьесы, пишите. С вашего позволения, я постараюсь отвечать по тексту в последующих главах в той степени, которая мне окажется комфортной.
Если буду не готова чем-то поделиться, извините, не отвечу.

[Sunny April]

Глава двенадцатая. "И никто к ветхой одежде не приставляет заплаты из небеленой ткани, ибо вновь пришитое отдерет от старого, и дыра будет еще хуже" (Матф.9:16)
Я была в печали и недоумевала, почему известие о том, что голубоглазик учится в коррекции, так меня испугало. В моем обывательском понимании это означало только одно – дурак, причем безнадежный. Больше никаких аналогий не было. Психолог объясняла мне, что всё может быть не так страшно, и дети с небольшими отклонениями могут успешно адаптироваться к жизни. Но я не услышала ее и тем более ничего не запомнила.
Голубоглазик очень активно выстраивал привязанность со мной по телефону, через какое-то время я почувствовала, что он – мастер манипуляции. Это меня тоже испугало, и я понимала, что если окажусь в поле его прямого воздействия, он применит всё свое искусство, чтобы добиться своего – выбраться из детского дома. И это было понятно. Кажется, у Петрановской я где-то услышала, что ребёнок будет строить привязанность со значимым взрослым любой ценой, абсолютно любой, потому что это вопрос всей его жизни.
Мне вспомнился рассказ одного пожилого батюшки, как однажды они с супругой пошли на базар по своим делам. Там какой-то мужик продавал котят. Покупать котенка они вовсе не собирались, у них было свое конкретное дело. Буквально на минуту они остановились полюбоваться на хвостатых пушистиков. Предприимчивый хозяин, оказавшийся замечательным психологом, взял одного котенка за шкирку и положил его прямо на пышную грудь дородной матушки. Она инстинктивно придержала его руками, котенок прижался к груди – всё, материнский инстинкт сработал. Домой они возвращались уже с котенком, хотя никакая кошка им тогда была не нужна.
Я опасалась, что со мной произойдет нечто похожее. Конечно, в первый раз я голубоглазика не увезу, документов нужных нет, но и не вернуться потом за ним не смогу. Что я загоню себя в какую-нибудь историю, которая окажется мне не по силам.
И ещё я чувствовала, что всё происходит как-то слишком быстро, меня уносит вперед, я не успеваю осознавать происходящее, а дело нешуточное. Ведь прошло всего лишь около двух месяцев, когда я впервые задумалась только о переписке с абстрактным ребенком из системы, а теперь уже начала подумывать, как бы мы могли жить вместе с конкретным. Надо было придержать вожжи и притормозить. У меня началось что-то вроде отката, и коррекция ребенка оказалась подходящим поводом.
Нужно было как-то отвлечься. Чувствовала я себя ужасно морально и даже физически, было такое ощущение, что я переносила токсикоз во время беременности.
В то время мне опять же совершенно случайно попался в интернете документальный фильм про одну московскую семью. Детали за давностью просмотра забылись, запомнились суть и самая главная фраза.
Женщина лет пятидесяти, то ли в разводе, то ли вдова, у которой было двое уже взрослых кровных детей со своими семьями, вышла замуж за бездетного мужчину лет тридцати пяти. Они очень хотели ребенка, рожать сама из-за возраста жена не рисковала, решили взять грудничка из какого-нибудь московского роддома. Осознавая масштабы очереди на московских грудничков, они были готовы взять ребенка с определенными неврологическими нарушениями.
Фильм был в формате реального времени. Вот они рассказывают о себе и показывают свою квартиру, вот обсуждают свои намерения. Вот пришли в роддом, потому что появился ребенок согласно диагнозам, на которые они готовы. Вот им дали документы и мед. карту и предложили сначала ознакомиться с ними, не видя ребенка, чтобы не рвать себе сердце. Персонал доброжелателен и предлагает не торопиться, подумать, прислушаться к себе.
Наконец они говорят: мы хотим его посмотреть.
Идёмте.
И вот на руки женщине дают обычного на вид младенца, он таращит глазенки и шевелит ручками-ножками.
После знакомства с ребенком муж с женой сидят опять у персонала, женщина плачет и говорит: кого и как ещё выбирать? Берём, я не могу никого больше смотреть.
Персонал одобряет их решение и указывает на положительные признаки в поведении ребенка.
Через какое-то время они дома, счастливая мать держит ребенка на руках и что-то постоянно с вдохновением рассказывает. Но я слышу лишь последнюю фразу: «Ну а если будет дурачок? Ну что же, дурачков тоже ведь любят».
Это было сказано настолько по-матерински, с такой любовью, что на мою душу необъяснимым образом наконец снизошёл покой. «Дурачков тоже любят».
Что в этой фразе было волшебного? Да ничего. И голубоглазик по-прежнему был в коррекции, внешне ничего не изменилось.
Волшебство было в любви той женщины, отсвет которой попал на меня. Даже если у голубоглазика что-то такое есть, его тоже можно любить, подумала я. Но ведь у него может ничего и не быть. Если я не поеду, я никогда этого не узнаю. И буду жалеть всю оставшуюся жизнь. Поэтому еду. Опасность миновала.
Когда я звонила ему впервые после перенесенного кризиса, то ни сказала обо всем этом ни слова, ни что знаю про его коррекцию. Сам он про коррекцию мне ничего не говорил.
Тем не менее, именно с этого времени он стал всё больше и больше открываться мне как живой, настоящий человек. Он стал позволять себе плохое настроение со мной и пытаться по-разному манипулировать, сам со страхом в голосе рассказал, что учится в коррекции, на что я уже спокойно могла ответить: ничего, разберемся. И я благодаря ему многое узнавала о себе.
Тем временем мне нужно было обойти врачей и оформить медицинское заключение для посещения детского дома, и я пошла по кругам ада.

[IrinaElina]

Волшебство в том, что поменялось ваше отношение к ситуации. В этом и главное.
Спасибо, что пишете!

[Sunny April]

Глава тринадцатая. Ночь темна не навек, и сегодняшний день не без завтрашнего.
С медициной мне не повезло с самого начала. Только потом я узнала, что где-то можно было бы пройти всех врачей за несколько дней, пусть и за деньги. Если бы я только знала, что меня ждет, я бы не пожалела отдать эту мзду за избавление меня от страданий. При этом никто из врачей вовсе и не собирался чинить мне никаких препятствий, а всё получалось почему-то долго и тяжело. Несколько раз у меня от бессилия опускались руки, я плакала, говорила себе, что я больше не могу ходить по этим мытарствам, и гори оно всё синим пламенем. Я даже думала, может, поехать без этой долбаной медицины? Сказали же – собери, что сможешь, ну а я и не смогла…
Потом я осознала, что медицина – это, в принципе, основной документ, который я привезу, и в какое положение я поставлю директора, если приеду без этой бумаги? Ведь меня могут просто не пустить к ребенку, раз я не прошла врачей. Может, я на учете где-то состою, или больна чем-нибудь.
И если мне так сложно потерпеть эти сложности здесь, как же тяжело живется С. там. Мне становилось стыдно, я брала себя в руки, и снова шла покорять Эверест.
В принципе, это по сути краткое описание, медицину я в итоге сделала. Дальнейшее описание долгое, нудное, утомительное, необязательное, и служит чисто для окончательного облегчения моей души от давнего груза.
Тогда я опять позвонила в опеку, где работала милая девушка, и спросила, как это делается. Мне ответили, что есть определенная форма медицинского заключения, в самой опеке этих бланков уже не держат. Но в поликлиниках, которые имеют аккредитацию выдавать такие заключения, врачи всё знают и все бланки имеются. Надо начать с терапевта, а он всё расскажет и даст направления к нужным врачам.
Когда-то я прикрепилась к обычной городской поликлинике в нескольких минутах ходьбы от снимаемого жилья «на всякий случай», но никогда ей не пользовалась. Со здоровьем всё было в целом ничего, состояние моей спины значительно улучшилось, а если что было нужно, я пользовалась ДМС от работы. Но теперь нужно было идти именно в государственное заведение, и у моей поликлиники эта аккредитация оказалась. Прикрепляться к другой времени не было, и я решила, что на переправе коней не меняют.
Сложность была в том, что я переехала от этой поликлиники в другой район, и теперь добираться до нее нужно было не менее сорока минут, а то и больше в зависимости от пробок, как от нового жилья, так и от работы.
Далее я узнала, что каким-то непостижимым образом была прикреплена к определенному терапевту, и запись ко всем врачам велась через специальный сайт или оператора. И я не могла записаться к другому терапевту, который был бы мне удобен по времени. Правда, иногда в системе бывали какие-то сбои, и для меня открывалась возможность записаться к другим терапевтам, но редко. Я так и не поняла всей этой системы.
При этом я работала полный рабочий день в офисе пять дней в неделю, и отпрашиваться куда-то было проблематично. Мой терапевт принимала в основном в дневные часы, которые мне никак не подходили, утренние и вечерние приемы разбирались моментально, приемов в выходные не было. В общем, под нее приходилось подстраиваться и терять по несколько дней.
Первые шаги, впрочем, были относительно успешными. Я каким-то образом записалась на ближайший вечерний прием не к своему терапевту и пришла, мило улыбаясь. Терапевт была интеллигентная дама в возрасте, заметно устала к последнему приему и заметила, что мой участковый вообще-то принимает в свои часы, не болеет и не в отпуске, зачем я пришла к ней. Но и отправить меня восвояси тоже не могла.
Когда я озвучила, зачем пришла, она была озадачена еще больше, и явно не хотела с этим связываться. Она вообще не знала, какое медицинское заключение оформляется для гостевого и опеки, какие бланки нужно заполнять, и каких врачей проходить.
Ничего у нас нет, если приходят с таким запросом, все бланки приносят с собой. Но всё же она выписала мне направления на общие анализы мочи, крови, клинический анализ крови, ВИЧ, гепатиты, сифилис, флюорографию. И сказала всё как следует узнать в опеке.
Я сдала все анализы и сделала флюорографию. В опеке удивились ответу врача, но по-прежнему сказали, что у них бланков нет. Образцы есть в интернете, можно найти там. Я отправилась в интернет. Теперь не помню, вроде бы мне и попадалась верная форма, а может, и нет. Я каким-то образом нашла образец, который устарел еще несколько лет назад, и этого не поняла, но он мне понравился, так как был удобен.
Бланк был в виде таблицы, и согласно ей нужно было пройти восьмерых врачей: терапевт, инфекционист, дерматовенеролог, фтизиатр, невропатолог, онколог, психиатр, нарколог. И я принялась обходить врачей. Никто из восьмерых не сказал мне, что эта форма давно устарела. Ни один. Хотя в диспансеры и к некоторым другим врачам регулярно приходят кандидаты за справками, я уверена.
Я узнала, что фтизиатр, психиатр и нарколог смогут дать мне нужные справки и поставить отметки только по месту прописки, для меня они находились в районном городе за несколько десятков километров от областного, где я жила. К счастью, эти диспансеры работали в субботу полдня с утра. Я встала пораньше и выехала на машине, стараясь избежать пробок. Добралась благополучно, и начала с наркологического диспансера. Здесь я сделала всё буквально за несколько минут, очередей не было, а специалисты, хоть и пришлось почему-то отметиться у нескольких, сделали всё быстро.
Затем я отправилась к психиатру. Здесь уже была небольшая очередь из получающих различные справки, но тоже всё шло быстро. Правда, врач средних лет слегка испугал меня бегающим взглядом откуда-то искоса, но я старалась не подавать виду. Он решил поподробнее узнать, что я задумала. Обычный разговор в кабинете психиатра звучал как-то иначе, чем в повседневной жизни.
«Где и как вы познакомились с ребенком?»
«В интернете».
«Где он живет?»
«В N-ской области».
«Вы увидели анкету ребенка четырехлетней давности в интернете и решили поехать в N-скую область?»
Да, в кабинете психиатра мне самой вся эта затея начинала казаться чем-то странным, однако справку мне выписали и отметку в обходном листе поставили. В том плане, что со мной всё нормально. Медсестра только покачала головой мне вслед: «N-ская область!» Впрочем, наверняка они видали и не такое.
Далее я поехала в туберкулезный диспансер, радуясь, как много можно успеть на машине. Все диспансеры были разбросаны по разным концам города, и к некоторым было бы сложно и долго добираться на общественном транспорте.
У фтизиатра тоже всё проставили за несколько минут, флюорографию я привезла с собой. Дольше пришлось ходить между корпусами и искать, где ведется прием.
Такой успех – три восьмых за полдня меня чрезвычайно вдохновил. Фигня вопрос, подумала я. Так я быстро получу это заключение. Впрочем, на этом легкость полета закончилась, и дальше, по моим ощущениям, пришлось буквально вгрызаться в скалу.
Далее нужно было попасть к инфекционисту, невропатологу, дерматовенерологу, онкологу. Как мне сказали, к этим узким специалистам можно было попасть только по направлению терапевта. Пришлось снова идти к терапевту, а после нее с направлениями – к заведующей, только она могла записать в онлайн-системе к узким специалистам.
Заведующая была замечательная женщина, понимающая, и с участием выслушивала абсолютно всех посетителей. Ей я благодарна за то, что она терпеливо искала и предлагала удобное время приемов, потому что они почти все были для меня крайне неудобные. В конце концов, мы всё подобрали, и я получила заветные смс о записи. Кроме дерматовенеролога – он тоже должен быть по месту прописки. Но тут удача оставила меня.
Как выяснилось потом, в этой поликлинике были не все врачи, и потому на приемы к некоторым узким специалистам направляли в другие филиалы. Но никто меня об этом не предупредил. Ни терапевт, которая выписывала направление, ни заведующая, которая записывала на прием, ни в окне, где ставили печать на направление.
Сама я тоже не обратила внимания, что адрес в нижней части талона, напечатанный мелким шрифтом, совсем не тот. В то время я была сильно измотана своими переживаниями, во что я вообще ввязалась, и еще С. начал испытывать меня на прочность, да и работа тоже требовала сил. Конец зимы, авитаминоз – короче, невозможно охватить всё.
Я добиралась на прием к онкологу после работы бегом под неожиданным для февраля проливным дождем, в шубе. Своим ходом, чтобы не стоять в пробке, и промокла как кошка. Прихожу, дергаю дверь с нужным номером, а за ней какое-то хозяйственное помещение. Тут меня и просветили, что адрес другой, и далеко. Я кинулась звонить оператору, чтобы перенести прием на другой день, но было уже поздно. На минуту опоздала – и запись ушла в архив.
Оставалось только снова перезаписываться к терапевту. Попасть к нему в этот же день я не могла, всё было разобрано, а без записи они категорически не принимали.
Я вышла, матерясь про себя, и села в троллейбус, по-другому мне было не добраться до дома. Сначала он бодро ехал, но потом стал в такую мертвую пробку из-за непогоды, что можно было рассчитывать на ночлег в нем. Мне пришлось выйти и очень долго опять идти под дождем к другому виду транспорта, и я опять промокла. Дома я была только поздно вечером, совершенно без сил и в сильном бешенстве. Через день я только смогла снова попасть к терапевту, чтобы всего лишь перезаписаться к одному специалисту - онкологу. И опять приходилось ждать, чтобы попасть в удобное время.
После этого случая я стала осмотрительнее и пришла по верному адресу к инфекционисту. Пришлось добираться куда-то в очень неудобное место, но я успела вовремя, опять бегом после работы. Врач поворчала, что у нас в поликлинике есть инфекционист, и зачем меня записали к ней, в такую даль? Вопрос этот был риторический, но отметку она поставила. Половина пути была пройдена.

[Mama_Zoya]

какой ужас.. этот квест с врачами.. да простят меня люди медицинской специальности, но я реально стараюсь обходить стороной все лечебные учреждения без очень веских причин.. мне вот очень нужно сходить к терапевту, а я прям оттягиваю этот момент на попозже... вы герой в моих глазах уже за одну вот эту главу!

[Sunny April]

Глава четырнадцатая. Кусают и комары до поры.
Кое-что давалось легко. Справку о несудимости я получила просто. Заказала ее через Госуслуги и спустя примерно три недели забрала за несколько минут без всяких очередей в пункте выдачи. Такие небольшие удачи помогали держаться.
В очередную субботу я встала с утра пораньше и опять поехала в область, уже в дерматологический диспансер, благо туда можно было как записаться ко времени, так и пройти по живой очереди. С собой я прихватила те же самые анализы, что и к инфекционисту, и если не изменяет память, УЗИ от гинеколога, которому еще не было 6 месяцев.
И всё было бы ничего, и врачу оставалось лишь поставить свою закорючку, но она увидела в заголовке, что это мед. заключение подходит также для опекунов и усыновителей. «Вас обязательно нужно проверить еще вот на эту инфекцию!» – со знанием дела заявила она.- «Вот у вас что в заголовке написано!»
Откуда она это взяла, на какой регламент опиралась, я не догадалась спросить. Со временем такая моя стеснительность испарилась начисто, и я стала разговаривать с врачами совсем по-другому, даже жаловаться на беспорядки в Минздрав, устраивать настоящий шухер в поликлинике. До этого было еще очень и очень далеко. А тогда я опять подчинилась принципу: раньше сядешь, раньше выйдешь. Пришлось сдать мазок, даже не помню, какая это была ИППП, на которую меня было так необходимо проверить, и только через неделю в субботу я снова смогла приехать в область и получить пятую отметку.
Еще через день подошла моя очередь к невропатологу. Врач посмотрела документы, выслушала, что мне было нужно, и укоризненно воскликнула: «Вы едете в детский дом к ребенку, и не будете его забирать! Он же к вам привяжется!»
Мне не нужна была еще одна совесть, но пришлось стерпеть. Меня саму смотреть не стали – двигается, и ладно. Ни про какие когда-то многочисленные грыжи позвоночника я не рассказывала, а двигалась благодаря упражнениям давно так, что и догадаться было невозможно.
«Как мать троих детей, я не советую вам связываться с ребенком. С детьми столько проблем!» - авторитетно сказала врач, расписываясь в моем листе. Дождавшись, когда она поставит печать, я сказала кощунственную вещь: «А теперь представьте, что у вас нет этих троих детей». Врач оторопела от моей наглости и только могла ответить: «Они у меня так давно, я не могу теперь этого представить». Шестая отметка была пройдена.
Оставался онколог, и с ним не везло больше всего. Дождавшись наконец дня приема, я опять добиралась в поликлинику бегом после работы в каком-то труднодоступном месте. Каждый раз это были разные поликлиники, и у меня возникала только одна ассоциация с таким удаленным местом.
Я пришла в предвкушении, что сейчас наконец поставлю предпоследнюю, седьмую, отметку, и мне останется всего лишь терапевт. Пришлось опять завести новую карту – что поделать, таковы были правила.
Наконец меня позвали, выслушали и огорошили, что такую отметку мне может поставить онколог только по месту прописки. Я была в отчаянии, просила как-нибудь решить это здесь, ведь меня никто не предупредил, я два раза была у разных терапевтов за направлением, два раза приходила записываться к заведующей, и никто мне этого не сказал! Я потеряла столько времени, был уже март, и я теперь боялась не успеть всё собрать до поездки.
Врач смягчилась, но помочь не могла. «Только по месту прописки могут написать заключение, что вы не состоите там на учете. А вдруг у вас там что-то есть», - сказала она, посмотрев вскользь на мое тело. «Мы ведь этого не знаем», - развела руками она. – «Попробуйте подойти к нашему заведующему… Да он уже ушел сегодня, поздно». Делать было нечего.
Я вышла на улицу и, думая с облегчением, что в темноте не видно слез, плакала от злобы и бессилия. Никто из врачей не вредил мне нарочно, они могли быть замечательными специалистами, но такая их некомпетентность в бумажных делах оборачивалась для меня настоящим кошмаром. Оставалось радоваться только тому, что я была здорова, и мне не нужно было от них ничего, кроме этих бумажек.
Я выясняла, где же в области онкологический диспансер, к которому относится наш город. Оказалось, нужно идти к онкологу в обычную районную поликлинику. Тогда я еще не знала, как мне повезло. Я приехала опять же утром в субботу, из регистратуры меня сразу отправили в порядке живой очереди к врачу со словами: спросите, напишут они вам такое или нет.
Очереди не было, кроме плачущей женщины в кабинете. Сначала я даже не поняла, почему кто-то там плачет, и вдруг осознала, к какому специалисту иду. И ужаснулась, насколько же я замотана, что у меня мозг уже ничего не соображает. А ведь у меня и в помине еще нет ребенка из системы! Что же будет потом, если он появится?
Наконец я зашла и, раскладывая на ее столе все свои бумаги, анализы, УЗИ, уверяла, что со мной всё хорошо, я могу лететь в космос, только поставьте мне отметку. Врач смотрела на меня как-то странно, наверно, были основания. Всё же она пропальпировала меня и поставила свою подпись. Ура.
В день рождения моей старшей сестры, умершей много лет назад от онкологии, я получила наконец заключение онколога, что не состою у них на учете. Лишь потом я узнала, чтобы попасть у нас к онкологу, нужно было поехать в поликлинику к терапевту по месту прописки в нашем городе, взять направление. Поехать с ним лично в районную поликлинику, записаться на прием. По телефону не записывали. И только потом приезжать на прием. Похоже, врач просто меня пожалела. И в субботу приемы потом тоже исчезли.
Оставался терапевт, а вернее, непонятно, что именно. Вроде как должна была собраться какая-то комиссия, рассмотреть всё мною собранное, и написать заключение. Я много раз пыталась выяснить все это по телефону в поликлинике, никто ничего не знал. Наконец я приехала в поликлинику в пятницу пораньше, у нас был короткий день, и решила все выяснить на месте заранее. Сначала я пошла в регистратуру с моим вопросом, меня направили всё узнать в какой-то административный кабинет, из него - в следующий.
В итоге люди в белых халатах собрались в коридоре и стали эмоционально выяснять, кто из них должен это знать, и что хватит посылать к ним людей (меня то есть) не по их вопросам. Это была картина маслом «никто ничего не знает». Я теперь даже не помню, но какая-то женщина из персонала, тогда или потом посмотрела мое заключение и успокоила, что никакая комиссия мне не нужна, а чтобы я, когда все соберу окончательно, шла к своему участковому, она просто поставит свою подпись в нужной ячейке, необходимые печати, и всё. Так в итоге и случилось. Когда в окне с печатями мне ставили последнюю печать, у меня было ощущение, что я на паспортном контроле в аэропорту, и получаю разрешение вылететь в другую страну. Примерно так и было.
Собирала я эту медицину где-то месяц, судя по датам врачей в обходном листе, но мне это показалось вечностью. Когда всё было собрано, до поездки оставалось меньше двух недель. Медицина была честно бесплатная, и мной ни на что не было потрачено ни копейки. Если не считать, что она была на устаревшем бланке, и в принципе, практически бесполезна…
Вспоминая всё это теперь, я жалею лишь об одном. Что необходимо было написать в Минздрав в специальный раздел и не жаловаться на поликлинику, нет. А попросить, чтобы компетенцию персонала, отвечающего за подготовку мед. заключений для кандидатов, подняли на должный уровень. Но мне было стыдно, неудобно, мне казалось, что я кого-то подставлю, что у врачей другая забота – лечить больных, и не их дело, знать всё про какие-то бумажки. Они старались и делали что могли. Нет, думать нужно было о себе, и себе подобных. Потом я об этом сильно пожалела, ибо выкопала сама себе яму.

[Sunny April]

Глава пятнадцатая. Тихо едущий берет дорогу (татарская пословица).
Стоит вернуться немного назад, когда я еще собирала медицину, и до поездки оставался примерно месяц. Меня тогда после недолгого облегчения насчет коррекции опять начало раскачивать из стороны в сторону, во что я вообще ввязалась. Я понимала, что всё идет не так, как я задумывала изначально. Быть просто другом для мальчишки не получалось, он хотел в семью и взывал к моему материнскому инстинкту. Отношения должны были развиваться, и развивались, а я по-прежнему не успевала за ними, и очень мучилась угрызениями совести. Время, нужно было еще время, чтобы созреть. Я помнила про девять месяцев созревания, и это меня отчасти успокаивало.
Чтобы отвлечься и захватить уходящую зиму, я ходила гулять куда-нибудь по городу, и потом рассказывала С., какой замечательный огромный каток с освещением, музыкой и кафе устроили в одном парке. Какой изящный ледовый город с дворцами и горками построили в другом, и я долго любовалась на него. Было понятно, что он и представить себе не может ничего подобного, и очень, очень хочет все это увидеть и жить нормальной человеческой жизнью. Я испытывала вину, что у меня всё это есть, а у него нет. И всё чаще задумывалась «а может быть» и «как».
С. сделал мне две валентинки и отправил их в конверте по почте, а также одну из своих детских фотографий. Конечно, было очень трогательно получить их.
Тем временем, как я понимаю, С. успел меня достаточно изучить, пусть и по телефону, и начал прощупывать границы. Конечно, при этом он был и ребенком, постоянно боялся чего-то непредсказуемого «сверху», что помешает мне приехать, или что его со мной никуда не отпустят.
Я дословно записала некоторые наши разговоры и перечитывала их, пытаясь потом понять, как ему удавалось так умело играть на чувствах. Если читать на холодную голову в сухом остатке, то ничего непонятно. В этом и было его мастерство – подготовить собеседника, сказать в нужной тональности нужные слова, чтобы добиться нужного результата. Тем более если ребенок понимает, что взрослый к нему расположен. Иначе, зачем ты, тётка, вообще нарисовалась в его жизни?
Я представляла себя на его месте, и мне становилось страшно. Да как бы я сама вела себя в такой ситуации, когда ты уже столько лет живешь в детском доме, тебе еще сколько лет там жить, очереди забирать тебя не выстраивается, и тут появляется вроде более-менее нормальная тётка.
Начиналось всё постепенно. Однажды я позвонила ему в выходной, обычно мы говорили где-то полчаса. В выходной можно было звонить днем и не ждать вечера. Наконец я сказала ему: ну что, будем прощаться на сегодня?
На что он ответил: нет, не будем прощаться, ещё поговорим. Но сказано это было так, с настолько игривыми нотками, что я растерялась и не смогла ему отказать. Если говорить прямым текстом, это было «я фигею, дорогая редакция». Мы болтали ещё, до тех пор, пока у меня не закончились деньги на карте. Их было немного, да и не жаль было уделить дополнительного времени ребенку. Тем более что вскоре мне на работе должны были выдать корпоративную симку, которой я могла распоряжаться по своему усмотрению. Но я озадачились, как он так может добиваться своего. И что мне срочно пора учиться соблюдать свои границы, иначе он из меня веревки будет вить.
Пока я об этом думала, захват продолжался. Как-то С. рассказал мне свой сон, скорее всего, выдуманный. Что приходит он из школы, а я уже приехала и жду его в детском доме, на коленях у меня корзинка, в ней щенок. Животных им держать там было нельзя, но какая-то воспитательница все-таки разрешила ему "усыновить" щенка, и тогда он кинулся к С. на шею и гав-гав и тяф-тяф. Мозг у меня отключился при слове "усыновить", но я все же сказала: "Дружок, мне тяжело об этом говорить, но мне некуда тебя взять даже в гости". Он ответил: "Я знаю", и закрыл на время эту тему.
Конечно, просить прямо, чтобы их забрали, детям было запрещено. Но С. находил, как обойти этот запрет и при слушателях, и постепенно брал меня в клещи.
Я читала советы волонтеров, наставников, и даже встретилась с молодой женщиной, которая сама являлась одним из кураторов известной волонтерской организации. И все указывали на важный момент: не давать ребенку ложных обещаний и надежд насчет «забрать домой» и чего бы то ни было, если не можешь. А ребенок стремился заполучить самое главное обещание, каким угодно способом.
Получилось так, что днем мы встретились с волонтером, она меня участливо выслушала, советовала на все провокации отвечать «извини, взять не могу» без всяких «ПОКА не могу». Чтобы не было никаких недосказанностей, которые дети трактуют по-своему. И предупреждала, что даже самые порядочные и воспитанные дети из детских домов прекрасно умеют манипулировать чувством жалости, и это делают. Выживать же надо.
И уже тем же вечером я совершила эту грубую ошибку. Что сказать в свое оправдание? Я подверглась массированной психологической атаке, от неожиданности растерялась и начала сдавать позиции.
Было такое ощущение, что играть в шахматы (предполагалось, что в них поиграем по приезду) мы с ним уже начали, причем совсем не по-детски. И С. был явно увереннее и опытнее на этом психологическом поле.
До этого С. просил у меня кнопочный телефон в подарок ко дню рождения, когда понял по примеру друзей, что ремонт сенсорного может влететь в копеечку, но очень хотел сенсорный, конечно. И сказал об этом сестре. О чем они говорили на самом деле, история умалчивает, но мне это было преподнесено следующим образом:
- А я вот сказал про это сестре, что попросил кнопочный, и она расстроилась, потому что с сенсорного можно ВКонтакте заходить. И сказала: ну и будешь ходить с этим бревном.
- Сенсорный, конечно, лучше. Мы с тобой договорились, что выбирать телефон я пойду в марте. И попробую поискать недорогой сенсорный, чтобы можно было пользоваться интернетом. Что ты так переживаешь. Ну, разобьешь его, останешься без телефона, только и всего. Это же не смертельно.
- А я все-таки недоволен сестрой. Я буду рад, какой бы ты телефон ни привезла, лишь бы ты сама приехала, а она сенсорный хочет. (И ведь какой хитрый, зараза. Начал говорить сперва о своих чувствах).
Тут я ему довольно резко сказала:
- Ты мне давай на сестру не ябедничай! Я таких дел не люблю!
Он притих, осмыслил, сориентировался, отдал эту "пешку", и легко и непринужденно поставил мне шах. А началось-то как безобидно. Мне передали привет от друга Л., я обратно. И начала рассказывать про своего друга детства Л., с которым мы дружили с детского сада, а во 2-3 классе их семья уехала в другой город и мы потерялись. Это было сказано вначале, а потом я долго расписывала наши с Л. похождения и говорю: хорошо, что у тебя тоже друг Л., они классные, Л.
Естественно, С. услышал именно то, что ему было нужно, и говорит таким ангельским голосом:
- Слушаю я тебя и тоже хочу историю рассказать. Был у меня тут друг В., приехали как-то спонсоры, и этот В. им очень понравился. Они забрали его сначала в N-ск, потом на Черное море, и забрали его потом насовсем. Теперь он сюда вообще никогда не приезжает. (Еще бы он захотел приехать в детский дом! - примечание автора). Так мы с ним и потерялись…
И все это было сказано в нужной тональности, конечно, чтобы земля у меня из-под ног ушла совершенно. Какое-то время я молчала, потом раненым голосом сказала:
- Я тебя поняла. Приеду - обсудим. Такие дела с разбегу не делаются.
Я имела в виду проговорить с ним, что брать мне его некуда, я не готова, и буду ли готова когда-то вообще - не знаю. Ну и рассказать, что жизнь в семье - не сказка, и сколько я на него навешаю обязанностей (наивная), если он будет и дальше добиваться жить с такой "мамочкой". Просто я не смогла ему сказать всего этого здесь и сейчас. А получилось все наоборот. Потому что он успокоился и одобрительно сказал "ну".
На какое-то время хватка ослабла, потом разговор зашел об учебе, о том, как он бегает на переменах к сестре в класс смотреть ее оценки, прячется от нее под партой. Я и спроси: воспитывает она тебя?
Да, было радостно сказано. За двойки она дает мне ремня. Прямо по-настоящему дает ремня за двойки? Ну да, проверяет у меня оценки каждый день после школы, и если есть двойка, дает ремня. Я в этом году уже получил двойку, она говорит - неси ремень из брюк, сейчас пороть буду. Я от нее убежал, закрылся в игровой, а она обманула, что бить не будет. Я открыл дверь, а она подкараулила и дала мне ремня.
Я вспомнила пиратское видео из интернета, где старшеклассницы из детского дома ремнем бьют малышню, пацан орет, никто не заступится. Здесь усилием воли я взяла себя в руки и сказала: постарайся больше не получать двоек. Я не хочу, чтобы тебя били из-за этого.
- А я больше не получаю, боюсь! – был радостный ответ.
Если для их матери было нормально, что ее дети находятся в детском доме, то ремень за двойки - просто нежная сестринская забота. Что я могла сказать? Ничего. И ничего не сказала. Рушить авторитет сестры - а что тогда? Не согласна - забирай и воспитывай. Из зрительного зала комментариев на эту тему не было. Наверно, не врал. Так мне помогали созревать.

[Favorable]

ждём продолжения истории