Путь мамы к сыну

[Sunny April]

Глава пятьдесят вторая. Горячая точка.

Ещё одна тема, которая меня очень тогда беспокоила, да и сейчас тоже, это отношение С. к огню и всему, что с ним связано.

По сфотографированным мной в детском доме документам следовало, что когда С. было два года, случился пожар в двухквартирном доме, где проживала их семья. Их половина дома сгорела, квартира пришла в негодное состояние. Та же дата указана в свидетельстве о смерти отца. Тогда подробности случившегося мне были неизвестны – было неудобно спрашивать в детском доме при оформлении гостевого, где и сам С. не отходил от меня уже ни на шаг, и сестра его пристально наблюдала за мной с печалью: «увозишь моего братика».

Кто-то из ранее близких взрослых преподнес С. эту историю так, что его отец работал в автосервисе, был на работе, и несколько человек чинили машину. Один из них бросил непотушенный окурок, начался пожар, погибло несколько людей, в том числе отец С. Эти события он рассказывал мне не один раз, и в другой версии эта машина стояла во дворе их дома, поэтому заодно сгорел и он. В общем, выявлялись разные нестыковки, и было понятно, что С. много думает о своем отце и его гибели.

Конечно, ведь С. был уже в подростковом возрасте, и его значительно интересовала история рода, он искал, на кого можно там опереться, взять положительный пример. Родную маму и ее равнодушие по поводу его проживания в детском доме он помнил хорошо, был на нее сильно обижен, и опереться на нее не получалось. Он даже обвинял ее, что это из-за нее и случился пожар в их доме.

Я предполагала (и потом уже С. подтвердил), что родного отца он всё-таки не запомнил, а сохранившиеся воспоминания относятся к последующим спутникам жизни мамы и опекуну, потому что в рассказах о них есть много схожего. С. рассказывал о раннем детстве, что еще живой отец приходил с работы голодный, бил кочергой пьяную мать, и кричал: «Жрать давай!» И что при этом С. спрашивал у отца: «Папа, зачем ты бьешь маму?» После этого мама что-то готовила, и дети тоже ели, а до этого они сидели голодные.

Преследуя благую цель донести С., что в кровной семье могло быть не так ужасно, вдруг наложилось что-то другое, я тогда пыталась сказать, а мог ли он что помнить так рано до двух лет? К тому же мальчики начинают говорить поздно, мог ли ты тогда такое спрашивать? Наверно, это не стоило делать, С. я не убедила. Нет, так было!

В общем, для отца С. создал в своем мышлении позитивный образ, и часто повторял, что отец у него был хороший. Я не противоречила, лишь потом много спустя родная тётя рассказала, как это всё случилось, и что отец тоже пил, и это ему помешало спастись из пожара.

Но тогда, как итог, я наблюдала явно неспокойное отношение к огню и догадывалась, что это может быть связано с пережитой травмой. Потерять отца даже во взрослом возрасте – тяжело. Потерять в детстве – могу только предполагать, что гораздо тяжелее. Потерять отца в пожаре – даже боюсь предполагать. Даже страшно думать, что чувствовал перед смертью человек. С. про это не говорил с нами словами. Но однозначно думал, и много.

Мы находили коробки спичек у него под матрасом. В туалете иногда были жженые на полу. Психологов наших всё не было, и странно сказать, в разгаре лета я ждала осени, чтобы они скорее вернулись! Потому что сложно, очень сложно было справляться со всем самостоятельно.

Надеясь перевести это огненное увлечение в мирное русло и на благие цели, я затеяла на даче сжечь в металлической бочке старые ветки. Вместе с С. мы складывали пирамидку из сушняка, нарвали бумажек, он сам всё это поджигал – думаю, пусть испытает этот кайф на законных основаниях.

Всё шло замечательно, но потом мне стало страшно. У нас на даче живет много улиток в ракушках. И в то дождливое лето они были настоящим бедствием, съедали всё подчистую, даже крапиву. Поэтому приходилось их уничтожать, мы выбрали наиболее гуманный способ – собирали и давили ногами, потому что и опрыскивать ядами их было бесполезно.

И вот я вижу, что С. взял одну такую улитку, держит ее в руках, смотрит на огонь и что-то явно задумал. Говорю: если хочешь ее убить, просто раздави. Хорошо-хорошо, отвечает он мне. Но только я отвернулась на какие-то секунды, смотрю: поверх кладки веток, охваченных огнем, он ровно установил кусок плотного картона в несколько слоев, на него сверху положил улитку и смотрит, что будет.

Огонь вырывается длинными языками вокруг картона, а картон плотный и еще держит форму, но температура вокруг очень высокая. Улитка лежит сверху, и вдруг у нас на глазах в буквальном смысле закипела, запузырилась, теряя воду из своего тела, извиваясь в мучениях. Пару секунд – и она испеклась заживо.

Когда-то очень давно, в юности, я закончила медицинский колледж, недолго поработала в реанимации, неоднократно видела смерть людей, обрела некий цинизм и научилась эмоционально абстрагироваться от происходящего. Потом я и вовсе ушла из медицины, не мое это оказалось.

Конечно, как вообще можно сравнивать смерть человека и улитки, но тогда мне было так жутко смотреть, как мучается улитка. Я прекрасно помнила из учебы в ШПР слова ведущих, что «не нужно ему говорить, что собачке больно – он был на месте собачки», поэтому убрала излишние эмоции, но внушительно сказала: «Зачем ты это сделал? Ты же видишь, что ей сейчас там очень больно, она мучается. Если хочешь ее убить, просто убей, зачем издеваться.»

«Сейчас я ее достану!» - и С. полез рукой прямо в огонь. В это время картон поддался пламени и свернулся в черный свиток, и уже мертвая улитка полетела в самый низ, в геенну огненную. Парень не пострадал, а мне осталось лишь сказать, что ее ты уже не спасешь, и не надо так больше делать. Но имело ли смысл говорить…

Сейчас я всё-таки решилась деликатно спросить у С., зачем такая участь постигла улитку. Он ответил, что представлял на ее месте одного из старших, который много над ним издевался. Что ж, тогда я ещё не знала, что мне предстоит немного пообщаться и с этим парнем тоже, чтобы обозначить границы нашей семьи.

[Sunny April]

Глава пятьдесят третья. Пора в путь-дорогу, в дорогу дальнюю лететь.

За всеми этими событиями как-то незаметно миновал месяц, как С. у нас появился, и так же незаметно было решено, что он у нас остается. Как-то даже это не обсуждали – просто проговорили, что поедем в N-скую область оформляться в августе.

Со всех сторон такое решение мной взвешено не было. Смогу – не смогу? С ним восьмилетним полная семья не справилась, в чем тут можно было быть уверенной? Я надеялась и молилась, что все получится, и что в нужное время помощь придет. Советуют перед принятием такого решения всесторонне оценить свои ресурсы, моральные и материальные, прикинуть, что будешь делать в такой-то сложной ситуации. Я тогда уже была в сложной ситуации с работой, и знала только одно, что у меня руки-ноги на месте, и всё постепенно утрясется. И что жизнь не предсказуема, все трудности не предусмотришь, придется решать вопросы поступательно, а браться за все сразу невозможно.

Знала также то, что как раз сейчас я и показываю С. жизненный урок – не оставляю его в детдоме из-за пресловутых сложностей с работой, как это ни странно звучит. А ведь скольким детям в детском доме рядом живущие родные говорили, что не могут даже просто приехать к ним из-за нехватки денег, и дети этому верили. До определенного момента.

К психологу, психиатру – собиралась его сводить для независимой экспертизы, да так и не пришлось, не дошли ни руки, ни ноги. Слишком много всего пришлось решать другого. Помимо начинающейся адаптации, опять была переписка и перезвоны с местной опекой, беготня со справками для них, срок которых вышел, опять нервы, опять претензии. Целыми днями я была на телефоне, что-то где-то запрашивала, уточняла, писала.

На мои письма опека сначала не отвечала, даже когда наша дама вернулась из отпуска, пришлось поставить в копию переписки администрацию их города. Администрация тут же связалась с опекой и дала указание разобраться с нашим делом.

Дама из опеки позвонила мне и эмоционально стала спрашивать, чего я ей всё пишу и пишу, да ещё ставлю в копию администрацию. Что у нее много работы, а ей приходится отвлекаться и разговаривать со мной. Удивительное дело, я неожиданно для себя резко ей ответила, что «это Ваша работа – разговаривать со мной». И удивившись своей дерзости, ещё раз повторила: «Да, это Ваша работа – разговаривать со мной!» После этого мы уже спокойно обсудили, что опека подготовит и подпишет всё необходимое для моего опекунства, и мы приедем с С. только забрать документы и подписать, что с нас требуется.

Странное дело, но я не удосужилась посмотреть медицинские документы С., когда была в детском доме, а ведь этот вопрос меня когда-то очень беспокоил. Даже самой потом было странно. Когда до вылета оставалось несколько дней, а личное дело С. уже передано из детского дома в местную опеку, я спохватилась и попросила выслать мне скан его медицинского заключения. Да, стоял не очень страшный, даже не страшный диагноз насчёт умственного развития. Не скажу, что я пришла от этого в восторг, скорее, расстроилась. Ну что же теперь было делать. Что есть, то есть.

Тем более что наша опека сказала мне по секрету, что даже в коррекционных детских домах не все дети с реальным диагнозом, просто педагогически запущенные. А диагноз ставят. Кто будет их там вытягивать до возможного уровня… Поэтому я надеялась, что постепенно разберемся и с этим.

Итак, в ближайшие выходные нам надо было стартовать и лететь оформлять нашего мальчика. В эти последние дни начался мандраж среди родственников – а сможем ли, и далее по списку. Мандраж передавался и мне, и было от чего – всё выглядело не просто. Но жизнь становилась совсем другая, и позитивного было пока больше.

На работе по-прежнему всё оставалось неопределенным. Ходили самые разные слухи, то скоро деятельность компании восстановится, и всё будет хорошо. То – всё идёт к закрытию. У меня совсем не было моральных сил переживать ещё и по этому поводу, я даже радовалась, что не нужно выполнять никаких рабочих обязанностей. Просто не представляла, как бы пришлось тогда ещё и работать в полную силу.

И ровно накануне нашего отъезда в Сибирь на оформление опеки мы на работе узнали опять же из интернета, что лицензия у компании отозвана. Об этом говорили в новостях, я знала, что мама с С. каждый день слушают новостные передачи и следят за ситуацией. Я решила, что будет лучше, если они узнают обо всем от меня.

Сначала я позвонила маме и сообщила ей наши новости, и что они наших планов не меняют. Потом позвонила С. и сказала, чтобы он не волновался. Что да, скоро этой работы у меня не будет, но будет другая, всё решаемо. А он в любом случае остаётся со мной, как запланировали, так и едем.

И мы поехали. Внешне всё выглядело и происходило довольно буднично, хотя внутреннее волнение нарастало. Дорога уже стала привычной: аэропорт, ночной пятичасовой перелет, полдня на перекладных вглубь Сибири. Тот же хозяин встретил нас, и на этот раз поселил в уже третье жилье – в однокомнатную квартиру в том же районе. Вечером мы постарались лечь пораньше, ведь нам предстояло на следующий день много дел.

С утра пораньше в восемь часов по местному времени мы уже были в местной опеке, и, конечно, волновались. Сотрудники нас поджидали, в этот раз всё прошло мирно. Н., бывшая соц. педагог их детского дома, увидев С., молча с удивлением рассматривала его, и наконец сказала: как же ты возмужал! С., в свою очередь, смутился, и не знал, что сказать. Я тоже посмотрела на него и отметила, да, он ведь сильно изменился за эти полтора месяца, просто мы привыкли к нему, и не так это замечаем, как другие люди на контрасте.

Примерно за час с небольшим мы заполнили все заявления, и мне еще долго объясняли, куда и зачем по разным документам нам надо попасть здесь сегодня, и завтра, и потом уже у нас по приезду домой. Предстояло еще побегать мама не горюй. За столько лет даже не проставили в свидетельстве о рождении гражданство, и теперь мне, официальному опекуну, предстояло закрыть разные дыры. Кстати, по полученным документам я уже неделю числилась опекуном.

Как только с бумагами было покончено, С. схватил наши сумки и стремглав кинулся прочь из комнаты по коридору, чтобы выбраться из здания. В волнении он перепутал, куда бежать, и направился в другую сторону. Мы по доброму засмеялись и сказали, что бежать надо вон туда. С. с завидной прытью побежал прочь и вылетел на улицу. Как он потом признался, очень боялся опеки, что они своей властью не дадут ему уехать, оставят там.

Мы вышли на улицу, на свободу, под вольное жаркое летнее сибирское солнце, и это было так странно: всё, это ребенок – мой, и по документам – тоже! Я никак не могла это тогда осознать, хотя столько к этому шла. И мы пустились в странствие по гос.учреждениям сибирского городка.

[Ленchik]

Да, я читаю и даже странно представить рядом с собой взрослого мальчика. мне иногда на уровне подсознания не хватает младенчика, которого у меня не было. А тут сразу огого! Хорошо, что так все случилось у вас!

[Sunny April]

Я про это много думала. Смотрела на других мальчишек того же возраста в том детском доме, да и просто на любых домашних мальчишек, даже помладше.

И понимала, что вообще не представляю, как бы я жила с кем-то из них под одной крышей. Даже просто находиться рядом - как это? Как себя вести, о чем говорить?

А тут то ли повезло, то ли не знаю, как это объяснить. Совпали, как будто так и надо. Была у нас первое время деликатная тема, вспоминаю, но теперь спокойно.

Даёт прикурить, конечно, подросток. Напишу ещё!

[Ленchik]

Да, ждемс!
А деликатные темы мой в неполные 10 начал обсуждать. Нашел среди моих вещей презервативы(у нас щас среди бела дня чуть ли не с подробностями рекламируют презики), короче один разорвал посмотреть, я потом нашла заныканые остатки, наругала, что лазит по вещам. Интересно — спроси. Теперь спрашивал, а зачем они тебе нужны. То ли не догоняет, что то, чем пользуется мужчина может храниться и у женщины

[ЦСлива]

А какая у вас с С.разница в возрасте?

[светланамногомама]

А какая у вас с С.разница в возрасте?

тоже хотела спросить, но постеснялась)

[Sunny April]

На самом деле достаточная. Я могла бы его родить. И очень жаль, что он не мой сыночек ((

Столько всего хочется ответить Елене, только в двух словах не получается, а подробно - долго. Ладно, подробно потом ещё напишу, позже.

Насчёт младенчика - когда прошлой осенью мы наконец добрались до психолога, очень долго все наши занятия начинались одинаково. С. впадал в детство, прятался, полностью зарывался в пуфики и затихал. Психолог давала мне знак, и я шла искать моего младенца в капусте. Если мы слишком увлекались беседой, он сам звал: мама, ищи меня. Искала подольше, потом находила, и С. был что ни есть младенец. Лежал на спине, ручками-ножками шевелит, чего-то сюсюкает, улыбается. Вот честно, если бы это было не у психолога, я бы думала, что он притворяется.

И до сих пор такое бывает. И такой контраст. То он подросток с выкрутасами, недетским взрослым взглядом. То свернётся в калач, лицо младенческое, голос тонюсенький, голову мне на колени, и сюсюкает.

[Sunny April]

А насчёт сексуальной темы - с меня-то он переключился, но интерес к девочкам выражает не всегда социально приемлемо, несмотря на мои и не только мои объяснения((

В класс не так давно пришла приемная девочка 14 лет, она сама про свою приемность всему классу рассказала. Всё сейчас писать не буду, это долго. Судя по всему, у нее была какая-то травма на эту тему, по словам учительницы, она провоцирует мальчиков на подобное внимание, а потом может сказать, а я ничего не хотела. Ее родители долго не знали про некоторые аспекты ее поведения. Девочку жаль, всё понятно, хорошо, что она в семье, хочется верить, дело движется.

Но мой сегодня опять попал в историю с ней. Первый раз она за помощь с домашним заданием предложила себя потрогать в интимных местах. А потом нажаловалась отцу, а он человек не очень корректный. Его тоже можно понять, конечно. Это было больше месяца назад, все с С. разобрали, проговорили, в том числе у психолога. Что именно про эту девочку он забывает. У нее это игра такая, она и дальше будет подставлять. Да, да, все понятно.

И вот сегодня опять случилось похожее, позвонила мне учительница прямо с урока. Я тут же звоню ему, заставляю прямо сейчас извиниться перед девочкой. На ближайшей перемене пойти к классной, все рассказать, предупредить, извиниться, и что больше так не будет.

И потом опять объясняла, объясняла, объясняла, чем это чревато, и не надо больше с ней связываться. Вроде понял. Надолго ли. Если в детском доме видел совсем другое.

[Ленchik]

Так может и с родителями девочки надо поговорить?