Cвоей пушистой любимице певец посвятил песню "Delilah", в которой признался ей в любви «You make me so very happy when you cuddle up and sleep beside me» («ты делаешь меня таким счастливым, когда сворачиваешься клубочком и спишь, прижавшись ко мне»). Эта песня вызывала немало вопросов у фанатов, которые не сразу разобрали, кому была посвящена песня.
Луи Кулон — дeд, у которого в бороде жили кошки.
У Луи Кулона, жившего в середине XIX века во Франции, просто не было другого выхода, кроме как отращивать бороду — она росла настолько лихо, что брить ее приходилось по несколько раз в день. В итоге он отказался от этого бессмысленного занятия и уже к четырнадцати годам отрастил себе бородищу в полметра.
Со временем борода выросла до 3,5 метров, и Луи Кулон стал достопримечательностью не только родного города, но и всей Франции — его портреты печатали на открытках, но слава, к счастью, не вскружила голову Кулону. До конца жизни он оставался скромным человеком, работал на фабрике, а главное — в бороде он сделал гнездо для своих кошек. Великий дед.
Пабло Пикассо. Фотография Карлоса Надаля. Валлорис,1954 г
Дочь Марка Твена начала фотографировать их домашнего кота еще до того, как это стало мейнстримом.
Скрытый текст: Dali Atimicus, 1948 год, США.
Эта удивительная фотография была сделана в 1948 году, когда не было фотошопа и цифровых технологий.
Часто эту фотографию называют Дали и кошки, хотя в действительности она называется Dali Atomicus, и снята она была родоначальником сюрреализма в фотографии, Филлипом Халсманом, который поддерживал теплые и дружественные отношения с Дали в течение 30 лет.
Название фото отсылается к работе Дали «Leda Atomica». Эту картину можно увидеть на фото справа, сразу за кошками.
То, что сейчас в фотографии можно сделать несколькими несложными движениями мышки в фотошопе, в то время требовало неимоверных усилий. На съемку одного этого кадра было потрачено более 6 часов! Мольберт и картина были подвешены на леске за потолок, стул на переднем плане держала жена фотографа и еще двое ассистентов подкидывали кошек и выплескивали ведро воды – и так 28 раз!
После каждого кадра Филлипп Халсман отправлялся проявлять пленку и оценив полученное, принимался за следующий кадр. На счет «три!» бросают кошек и выливают воду, на счет «четыре»” Дали прыгает. Дали прыгнул слишком поздно – переснять! Ассистенты вытирают пол и примиряют кошек. В кадре засветилась ассистентка – переснять! Вода попала на Дали, а не на кошек - переснять!
И только по прошествии 6 часов съемки получился этот великолепный кадр, а все участники действия были уставшими, измотанными, но довольными результатом. Все, кроме кошек
Скрытый текст: Фрэнк Хейс, пeрвый мертвый жокей, победивший на скачках.
Роковой заезд состоялся 4 июня 1923 года в Нью-Йорке, на стадионе Бальмонт парк.
Выступая на лошади по имени «Сладкий поцелуй», считавшейся аутсайдером заезда, американец Фрэнк внезапно по середине заезда получил сердечный приступ и умер.
Лошадь, ставки на которую тогда принимались с коэффициентом 20:1, победила с уже умершим наездником. Мисс Фрейлинг, владелица лошади, и другие чиновники обнаружили это, когда пришли поздравить неожиданного победителя. Победившая лошадь с тех пор не участвовала в скачках, а её владелица дала ей новое имя «Сладкий поцелуй смерти».
Животные чувствуют смерть и, скорее всего, от этого лошадь понеслась изо всeх сил.
Скрытый текст: История о женщине, которая победила нацистов на одних из самых смертоносных скачек Европы
На фоне растущего энтузиазма к скачкам среди чехословацких патриотов президента Томаша Масарика убедили лично присутствовать на ипподроме Velká Chuchle в мае 1931 года, где он стал свидетелем того, как Жири Эш и его конь Оскар стали победителями национального дерби.
Скачки, за победу в которых давали Трофей президента республики – в честь Масарика – были созданы давным–давно. Масарик, в свою очередь, приложил сознательные усилия, чтобы ассоциироваться у своих соотечественников с конными традициями: с тех пор как он стал президентом, его часто фотографировали верхом на лошади. Однако он ни разу не был на скачках. Его присутствие было необходимым: оно должно было увеличить поток посетителей ипподрома и укрепить представление о том, что скачки в некотором роде были самым популярным видом спорта в молодой республике.
В мае Масарик приехал в Пардубицу, чтобы открыть выставку (общенациональную, но посвящённую городу), которая прославляла физическое воспитание и спорт. Это было самое масштабное событие такого рода в истории Чехословакии. На выставке были представлены 320 экспонатов и упомянуты 190 событий, включая скачки Velká Pardubická. Лата Брандисова была одной из тех 1,25 миллиона человек, присутствовавших на мероприятии.
Город и люди наслаждались всеобщим вниманием. Масштаб организации говорил о том, что Пардубице превзошёл себя. В один день с выставкой открылся новый Grand Hotel. Его первым гостем стал Масарик. За ним последовали представители европейской элиты, которые были в восторге от увиденного. Пардубице было что предложить. Отели были роскошными: Grand, Veselka, Sochor. Главные улицы были широкими и величественными. Общественная архитектура сияла великолепием. В городе проводились банкеты, балы и концерты, имелись изысканные рестораны, великолепный театр, оживлённое казино и ряд престижных магазинов, и – в отличие от Праги, Вены, Баден–Бадена и Лазурного Берега – ежегодно проходили безумные «дьявольские скачки», которые на 100 процентов оправдывали ожидания тех, кто стремился к удовольствию.
В других местах общество захлестнула волна озлобленности. Тот факт, что скачки Velká Pardubická были довольно экстремальными – и только самые смелые могли принять в них участие – по какой–то причине заставил всех считать их приемлемой формой эскапизма. Почему бы не рискнуть всем ради нескольких мгновений острых ощущений и славы?!
В октябре 1931 года казалось, что половина Чехословакии желает принять участие в этих скачках. Это были пятидесятые по счёты скачки, и то, что когда–то казалось культовым развлечением для привилегированных, теперь широко рассматривалось как национальный спортивный ритуал. Каждый, кто мог себе это позволить, желал вкусить немного волшебства. Рядом со старой деревянной трибуной была построена новая четырёхэтажная (бетонная и без крыши), чтобы вместить дополнительных зрителей. Это была отличная идея, поскольку в день скачек дорога к ипподрому была усеяна автомобилями. С обеих сторон их обгоняли потоки пешеходов: многие из них прибыли сюда из Праги на специальном скором поезде.
Конь по кличке Ги Ловам! не участвовал в скачках. Поплер решил, что ему нужно отдохнуть после участия в английских скачках. Однако Поплер не мог пропустить такое событие, поэтому он выбрал для соревнований другого коня, Гибралтара II. Лата соревновалась на Норберте, а Поханку, пятилетнюю кобылу тёмного цвета, отдали французскому лейтенанту Франсуа Дюрану. Помимо этих людей, в скачках принимали участие ещё девять человек, включая самых опытных. Таким образом, Velká Pardubická были открытыми и конкурентоспособными. Присутствие Латы не казалось чем–то исключительным: по крайней мере, никто не посчитал его достойным внимания. Возможно, они поступили бы по–другому, если бы знали, что произойдёт позднее.
Погода стояла прекрасная, но осень выдалась сырой, и трасса была мокрой. Скачки были не столько борьбой лошадей с лошадьми, сколько борьбой лошадей с природой. Хаос начался почти мгновенно – на третьем водном препятствии. Тасс, которым управлял Антонин Альбрехт, первым добрался до него, однако в последний момент он отскочил в сторону, из–за чего пять лошадей упали.
Лата и Норберт, которые стартовали медленно, оказались среди тех семерых, кому удалось избежать столкновения. Препятствие удалось преодолеть относительно легко: Талан отказался это сделать, однако остальные справились. Ренонс – или, по крайней мере, её наездник – потерпела фиаско возле «ирландской банкетки», и к тому моменту, как участники появились из–за леса, чтобы промчаться мимо трибуны и направиться к большому вспаханному полю, их осталось всего пятеро: Габарит, Норберт, Гибралтар II, Поханка и Селес II.
До финиша оставалось чуть больше половины. Лата ощутили прилив сил, подумав, что у неё есть все шансы на победу. Наконец, они добрались до полей.
Это напоминало Пашендейл. Мчаться на всех парах по такой грязи было безумием. Однако это никого не остановило. Иногда лошади настолько глубоко увязали в земле, что даже рысь с трудом им удавалась. Местами им приходилось замедляться. К тому времени, когда они добрались собственно до ипподрома, продолжать движение любым шагом было непросто. Никто не стал прыгать через «змеиную яму»: вместо этого они решили пробираться вброд. Но даже это сопровождалось проблемами. Вода попала в ноздри Гибралтара II; были опасения, что он может утонуть. Во время прохождения ещё одного водного препятствия измученный Норберт изо всех сил пытался выбраться из воды. Единственной лошадью, которая смогла преодолеть все препятствия без промахов, была Поханка – в результате она прилично вырвалась вперёд и победила. Остальные четверо претендентов вскоре также смогли добраться до финиша. Они были все в грязи и дрожали от усталости. Как заметил один комментатор: «Все были рады, что скачки завершились».
Опять же, трудно не подвергнуть сомнению гуманность, не говоря уже о здравомыслии, скачек в таких условиях. Мы можем только напомнить себе, что по меркам того времени, это считалось нормальным. Хорошие всадники не станут подгонять своих измученных лошадей бесконечно. К примеру, на ипподроме Эйнтри Поплер признал, что с Ги Ловам! хватит, хотя сам он с удовольствием продолжил бы. Но представления о том, что значит «хватит», в 1930–е годы сильно отличались от наших. Наездники щадили себя не больше, чем своих лошадей.
Результаты скачек оказались следующими: Дж. Роджик на Габарите упал один раз; Р. Поплер на Гибралтаре II упал три раза; Ф. Альбрехт на Селесе II упал дважды; Дж. Линхарт на Холландвейбхене упал дважды и один раз был сброшен; граф К. Роммель (из Польши) на Караибе трижды отказался выполнять прыжки и выбыл из соревнования; А. Чато на Кампане упал, четырежды не смог выполнить прыжки и выбыл из соревнования. Число тех, кто не дошёл до финиша, превосходило тех, кому это удалось сделать.
Лата столкнулась с собственными проблемами, однако она справилась лучше многих. Норберт дважды падал, один раз отказался преодолевать препятствие и сбросил Лату. Влажная земля смягчила удар для них обоих. Лата каждый раз снова садилась на своего коня. Она финишировала в конце концов, заняв третье место. На фотографии, сделанной после скачек, она разговаривает с двумя модно одетыми дамами, каждая из которых набросила на плечи меховую накидку. Она, с растрёпанным видом, улыбается настолько широко, что кажется, будто её лицо вот–вот лопнет. Муки, которые она только что пережила, кажется, были мгновенно забыты.
Внешний вид Латы, казалось, подчёркивал её достижение: она доказала, что женщина могла быть достаточно сильной и умелой, чтобы преодолеть все препятствия на скачках, в то время как даже самые высококвалифицированные военные не способны были это сделать. Более того, она становилась всё лучше и лучше. Пятое место, четвёртое, третье… С каждым годом она приближалась к главному призу.
После этого события редко можно было услышать, чтобы кто–то сомневался в Лате. Она осознала, что для того чтобы завоевать уважение мужчин–жокеев, которые обрушивали на неё своё негодование, ей нужно было превзойти саму себя. «Как и любому новичку, мне необходимо было проявить себя». И у неё получилось это сделать. Даже самые традиционалистские кавалерийские офицеры вынуждены были признать, что она была наравне с ними. Поплер восхищался Латой. Говорят, что он был весьма впечатлён её гибкостью и грацией, а также завидовал её способности падать, не получая не единой царапины.
По одной из версий, его чувства достигали того уровня восхищения, которое романтичный солдат традиционно испытывает к красивой, недосягаемой женщине «необыкновенной грации»: не любовь, не похоть, а своего рода сильную преданность. Возможно, его биограф принял желаемое за действительное. Ясно, однако, что между Поплером и Латой теперь завязались дружеские отношения. Ясно также то, что честолюбивые офицеры больше не чувствовали себя скомпрометированными компанией женщины, которую немецкая пресса вскоре окрестила «мужественной Амазонкой».
Лата ещё не была национальной героиней, но она становилась национальным достоянием — странной причудой чехословацкой жизни, которую её соотечественники, несмотря на то, что она имела немецкоязычное происхождение, были счастливы признать своей.
На снимке 1900-го года американский паром мощностью в две лошадиные силы. Лошадки шагают по некоторым подобиям современной беговой дорожки из спортзала, поставленной под углом к горизонту. При этом приводится во вращение вал, на котором укреплены гребные колёса.
Ауровиль. Город-эксперимент, основанный в 1968 году.
Основная идея города - жизнь вне политики и вне национальности. международный город на юге Индии, основанный в 1968 году и развивающийся под эгидой ЮНЕСКО. Город расположен в штате Тамилнад рядом с городом Пудучерри.
Цитировать
Ваши права в разделе
Закладки