Путь мамы к сыну

[Sunny April]

Колобок идет по следу.

Справедливости ради стоит заметить, что у меня дефицит веса, и это не компенсируется ничем в течение многих лет. Но это неважно. Важно то, что след удалось взять и добиться желаемого результата.

Я специально буду писать подробно, чтобы показать, с какой реакцией системы теоретически может столкнуться выпускник детского учреждения, если выйдя на свободу, он захочет снять поставленный ранее психиатрический диагноз. Хотя, если он останется в тех же краях, всё может быть и не так сложно. Но все ли смогут выдержать борьбу самостоятельно именно в моральном плане?.. После того, как лечили сильными лекарствами без достаточных показаний. После многодневных унижений: «Вас никто не возьмет в семью, потому что вы – дебилы».

Свои чувства, чувства живого человека, возникавшие в процессе общения с системой, я тоже скрывать не буду. Мне есть, с кем обсудить их, но всё же я хочу поделиться ими – что же тогда переносят «ничейные» дети рядом с нами…

Итак, к концу лета я обнаружила, что у С. есть положительные сдвиги в учёбе, и произошло это без моего участия. Адаптация в целом завершилась, жизнь более-менее наладилась. Надо всё же разобраться, есть этот диагноз или нет, решила я. И в зависимости от этого будем двигаться дальше.

Наш участковый психиатр предположила, что умственной отсталости может и не быть, и дала направление на психологическое тестирование в нашем ПНД. Психолог оказалась замечательной девушкой, С. ей очень понравился, и сомневаться в ее заключении не приходилось. Предварительно она сказала, что УО у С. нет, свое заключение, как психолог, она напишет, но психиатр должна назначить комплексное обследование.

Но психиатр ничего больше не назначила, а я ей не верила как специалисту после откровенного вранья мне в глаза, будто у меня нет прав иметь на руках документы психиатрического профиля о здоровье С. Я хотела провести независимое обследование и выяснить, что есть на самом деле. Тем не менее, когда с моими правами как опекуна разобрались, она потребовала раздобыть выписку, когда и как был присвоен диагноз.

Как пояснила психиатр-волонтер, это требование было правомерно. Чётко прописанного в законодательстве алгоритма снятия диагноза нет, но в целом трактовка такая: если диагноз ставится амбулаторно, то амбулаторно снимается. Если присвоили в стационаре – для снятия придется ложиться в стационар, примерно на месяц. Понятно, что на местах могут быть нарушения и отклонения в разные стороны, и они есть. А я отправилась искать выписку.

В медицинской карте С. диагноз начал мелькать с ноября 2014 года, и было непонятно, откуда он взялся. Были более поздние записи с назначением лечения и подтверждения диагноза, но первоисточник терялся.

Логично бы было запросить у директора, когда и в каком учреждении это было совершено. Но к тому времени детский дом уже почти год был закрыт. Если когда-то директор сама вышла на связь со мной в соц.сети, то потом перестала отвечать. Я отправляла ей фотографии С., как ему хорошо живется, как он растет, где мы бываем. Она всё читала, смотрела, и молчала.

Помню, как в первый свой приезд, и после, я спрашивала ее, почему он в коррекции. При этих вопросах ее лицо мрачнело, глаза резко менялись и начинали бегать. Она уверяла, что «он такой к нам поступил, так делают, мы сопротивляемся, но нам не дают исправить». Но что-то во всем этом деле явно было не то.

Что тут скажешь… Рискуя своей должностью, она когда-то разрешила нам общаться и положить начало тому, что есть сейчас, и вообще была очень человечной к своим воспитанникам. Но возможно ли нигде не оступиться…

Из всех документов, которые имелись у меня, в поликлинике, в школе, в опеке, только опека и смогла выудить, что С. когда-то состоял на учете в психиатрическом диспансере в районном городе по соседству с районом прежнего проживания. Я связалась с диспансером и выяснила, что им нужен запрос от нашего психиатра, а я для них никто. Тогда я еще не знала всех своих прав, поэтому передала все их явки и пароли нашему участковому психиатру, а сама ушла сражаться за квартиру С.

Наш ПНД отправил запрос обычной почтой, даже не заказным письмом. Отвечать по регламенту гос. учреждение может в течение 30 дней со дня получения запроса, а пока он дойдет через полстраны… Периодически я позванивала в наш диспансер – ответа не было. За полтора месяца никто из ПНД не удосужился позвонить далеким коллегам и выяснить, пришло ли им письмо. Наконец, я сама позвонила в Сибирь и выяснила, что ничего они не получали. Это было странно. Ни одно мое письмо в те края не терялось. За полтора месяца мой запрос получили судебные приставы, и от них успел прийти ответ.

В ходе моих переговоров с далеким диспансером выяснилось, что они согласны получить запрос по факсу или электронной почте. И мне ее дали, ибо на их сайте её не было. Как только потом выяснилось, неправильную. Специально уточняла еще раз через несколько дней по буквам, сказали точно так же. Я сообщила о новом способе запроса в наш ПНД, и они честно всё отправили. Я подождала пару дней и позвонила адресатам: ну что?
- Мы не можем предоставить выписку, нет согласия пациента на обработку данных!
- Я – его законный представитель, что я должна сделать?
- Идите в ваш ПНД, пишите там согласие, пусть его там заверяют и отправляют нам!
- А если и мое заявление на получение выписки заверят, мне тоже его документы отправите?
- Да.
- !!! (много мата).

Я отправилась в наш ПНД, написала согласие на обработку данных, заявление на имя Главного врача районного диспансера, на всякий случай – заявление на имя Главного психиатра области с просьбой оказать содействие и понесла к главной медсестре – заверять. Заверяя мои обращения, она негодовала, что ни с каким диспансером еще не было столько проблем. И особенно – что они получили запрос, им чего-то не хватает, и они молчат.

Наконец она попыталась отправить документы по факсу, при мне. Сразу после ее предупреждающего телефонного звонка их телефон и факс оказались надолго железобетонно занятыми. Время шло. Мы по очереди набирали их номер. Занято. Занято. Занято.

[Sunny April]

Я озверела и позвонила в приемную главврача областного диспансера, стала откровенно жаловаться на их филиал и вопрошать: как нам достучаться до них?? Мне дали наконец их верную почту, а заодно я взяла почту и областного диспансера.

В нашем ПНД все изрядно утомились от этой истории, поэтому мне сделали сканы документов, и я отправила всё со своей почты. Потом до окончания рабочего дня далекого диспансера с учетом разницы в несколько часов я много раз тщетно пыталась до них дозвониться – никто не брал трубку. И уже под самый вечер кто-то ответил уставшим голосом, что всё будет в понедельник, ибо уже вечер пятницы.

В понедельник с утра пораньше мои глаза сами открылись. Я первым делом посмотрела почту – заветное письмо было там, с фотографиями листов медицинской карты. Разобрать врачебные каракули было непросто. Но чем больше я читала, тем более скорбная картина представала передо мной.

В конце ноября 2012 года, за месяц до Нового года, восьмилетний мальчишка по заявлению опекуна поступил в СРЦ районного города. Социально-реабилитационный центр, откуда детей после обследований и первых попыток пристроить в семью распределяли по детским домам. Сирот-распределительный центр.

Со слов ребенка, его туда отправили, потому что он себя плохо вел: дрался и конфликтовал с детьми в школе. Ребенок берет на себя ответственность за то, что с ним происходит. Где-то я это читала… На тот момент С. обучался в обычной школе.

Со слов сотрудника CРЦ, у них ребенка обследовал психолог, выявил склонность к агрессии к сверстникам, жестокость к животным, отсутствие интереса к учебе и труду. Как всё это естественно для ребенка, перенесшего жестокое обращение, обманом оставленного, вынужденного выживать там, где новичков пытаются окунуть головой в унитаз. Как сказала наш психиатр-волонтер, было бы странно, если бы после пережитого С. не транслировал его в своих поступках. Но очевидно ли это было для тех взрослых, которые его тогда оценивали?

Как водится, далее следуют записи объективного наблюдения врача. Что же она пишет? Из того, что можно разобрать. Контактен. Лжив, изворотлив. Такими эпитетами она награждает обманом оставленного ребенка. Что его запас знаний ниже должного по возрасту, и сравнивает, обобщает слабо. При этом знает значение нескольких пословиц. При ущемлении личных интересов легко раздражается. Еще бы… От умственной отсталости в этот раз его проносит, но расстройство поведения с определенным кодом все же присваивается. Заодно назначается лечение из трёх препаратов. Проведена психотерапевтическая беседа.

В следующий раз С. появляется у психиатра через месяц, за несколько дней до Нового 2013 года. Его не забирают домой, а он очень этого ждет (примечание автора). Он получает назначенное лечение, но поведение остается прежним. С. конфликтует, злобен до агрессии, дерется. Критика снижена. При ущемлении личных интересов легко раздражается. Проведена психотерапевтическая беседа, оставлено несколько препаратов.

Очередная явка после новогодних каникул. По-прежнему проживает в CРЦ, бесстрастно записано на бумаге. Когда С. узнал, что опекуны не заберут его домой, с ним случился нервный срыв (примечание автора). В поведении грубых нарушений нет. Контактен. Запас знаний низкий. На месте не усидчив. Внимание поверхностное. Лечение из нескольких препаратов.

Запись на последнем листе я никак не могла разобрать. Наконец я прочитала: в мае 2013 года пришел сотрудник CРЦ и сообщил, что ребенок отправлен в такой-то детский дом. А посему снять с учета в связи с выездом в другой район и карту сдать в архив. Название этого детского дома я видела впервые и ничего про это перемещение С. не знала раньше. Итак, в том диспансере УО не выставлялась.

[Фея-крестная]

Ничего ж себе... Сколько всего пришлось пережить Вашему сыну... Сил и Вам, и ему побольше...

[Мария Д.]

Читаешь - и волосы встают дыбом. С людьми, как с коробками на складе - этого на ту полку, а эту - на свалку... И не просто с людьми - с детьми, нашим будущим, как у нас любят говорить с высоких трибун... Да, вот так мы свое будущее и отсортировываем...

[Каракошка]

Бедные дети... Читала, ревела... Вспомнила мальчика из другой темы, которого так же по указке переместили из одной семьи в другую в возрасте, когда ребенок ещё не способен понимать происходящее. Как же калечит эта система! И вокруг безразличные люди, отрабатывают к кусок хлеба с маслом.

[sevensun]

Ууу.. выть хочется. Бедный ребенок.

[Sunny April]

И покатился Колобок дальше.

Во мне ещё сохранялась вера к официальным медицинским документам, поэтому я даже не подумала сначала просмотреть, что из бумаг у меня есть в личном деле С. за тот период. Зато я поискала этот детский дом на карте, и в очередной раз была поражена. Если раньше я не без гордости думала о том, что добыла С. во глубине сибирских руд, то теперь убедилась, что бывает ещё круче.

Этот детский дом находился среди глухой тайги и значительно дальше «нашего» от федеральной автотрассы и транссибирской магистрали. Рассчитан почти на восемьдесят детей. Крошечный населенный пункт, откуда они набирают столько «контингента», и много ли кандидатов доедет туда?

Я тут же попробовала дозвониться туда – бесполезно. Вспомнила, как в «нашем» детдоме бывали неполадки с городским телефоном, а тут такая глушь… Тогда я написала запрос по электронной почте на имя директора с просьбой предоставить всю информацию относительно постановки диагноза и лечения моего подопечного, приложила сканы документов моих полномочий. Потом позвонила ещё и наконец поговорила с какой-то сотрудницей. Директор был в отъезде, зато дама заверила меня, что ребенка с такой фамилией у них точно никогда не было.

Тогда я очнулась и стала просматривать личное дело С. Надо навести порядок во всех этих документах, подумала я. Обнаружила распоряжение СРЦ о переводе С. в «наш» детский дом, заявление директора о приёме С. в деревенскую школу, характеристики по итогам учебного года – и всё за тот период.

Всё понятно. Кто-то из этих двоих ошибся – врач или сотрудник СРЦ. С. отправили в детский дом, но не в тот, что был указан. Ложный след. Я не преминула написать в диспансер, что запись на последнем листе ошибочная, и отправила им фото распоряжения из СРЦ о переводе. Они не стали утруждать себя ответом в мой адрес.

Надо было искать дальше. Но куда обращаться? К тому времени С. уже несколько дней был в больнице. Его обследовали психиатр, медицинский психолог, невролог, провели различные тесты и пригласили меня на беседу.

Выдержав для порядка паузу, собравшиеся врачи объявили мне, что никакой умственной отсталости у него нет. Я закричала от радости. Мне рассказали, что проверяли С. на различные показатели, давали специальные задания, и итогам выполнения у них сомнений в его нормальности нет. И что конечно, мальчишке надо дать шанс на общее образование, а не держать его в коррекции.

Он настолько очаровал персонал, что даже строгая заведующая, поначалу грозившая выписать его, если будет хулиганить, много раз повторяла: он хороший мальчик! Что конечно, у него есть инфантильность, он ещё в детстве, но с учётом его жизни – это нормально.

- Понимаете, - говорила психолог, - у него никогда не было мамы, только сейчас появилась. Как он Вас ждал сегодня!

- Да, - сказала заведующая, - он только к Вам так хорошо относится. Здесь он прилично себя ведёт, но никому из нас не верит. Мы для него – как за стеклом.

- Спасибо. Это пришло не сразу. Он долго проверял нас на прочность.

- Нам тут другие родители говорят: у нас лежит такой большой мальчик, а мама приезжает и читает ему вслух книжки! А мы им ответили: идите и берите пример с этой мамы, и занимайтесь со своими детьми!

Всё это было прекрасно, но диагноз надо было снимать. Нужна была выписка из прошлого. К тому времени результаты тестирования в нашем ПНД уже должны были быть у участкового психиатра, но я не пошла к ней. В этом было мое упущение. Возможно, я сэкономила бы много своих нервов и сил, зато у меня была возможность ещё ближе соприкоснуться с системой и узнать ещё больше про мучения С. и многих ему подобных.

Я была уверена, что диагноз может быть выставлен только в ПНД, ибо где же ещё? Но где тогда, если не в ближайшем. Подумав, я позвонила в приемную главного психиатра области и спросила, как узнать, в каком филиале присвоен диагноз.

Мне собрались продиктовать филиалы по всей области и их контакты, я отказалась: «Всё это есть на сайте. Может, мне написать заявление на имя главного психиатра области? Пусть даст распоряжение выяснить». «Не надо этого делать! – раздражённо чуть не крикнули мне, - чтобы мы тут голову сломали?!» «А как вы мне предлагаете за полстраны это выяснить? – разозлилась я в свою очередь, - писать запросы во все ваши филиалы по области? Здоровому человеку поставили диагноз, которого у него нет. Сейчас его обследовали, и это очевидно. Но если у меня не будет выписки об амбулаторном присвоении диагноза, здорового парня могут на месяц положить в психушку! Беспредел!»

Голос собеседницы изменился. В нем я чувствовала страх за свое благополучие, досаду, что кто-то вдруг явился и требует ответа за грехи из прошлого. «Я дам Вам контакты главного детского психиатра области, поговорите с ней, как так могло получиться, и что можно сделать». Я всё записала. «А вообще, если не в том филиале, куда уже обращались, то чуть дальше в ту сторону есть ещё один филиал. Попробуйте узнать там».

Я позвонила главному детскому психиатру области и принялась объяснять ситуацию. «К сожалению, отдаленные детские дома очень часто так делают. Но зачем Вам ворошить прошлое, - миролюбиво говорила она, - если видно, что ребенок нормальный, снимите ему диагноз, да и всё». Как будто речь шла об одежде или обуви!

Я объяснила, почему мне так нужна выписка. «Ой, у вас там так всё сложно? А мы здесь легко диагнозы снимаем амбулаторно, даже если их ставили стационарно… Ладно, обращайтесь в их обычную районную больницу, где находился детский дом. Там есть психиатр, скорее всего, там и поставили».

«Как, психиатр в обычной больнице, не в ПНД, может амбулаторно единолично поставить диагноз? И его не нужно подтверждать?» поразилась я.

«Конечно, а что тут такого? F70 – это ведь такой диагноз, который не требует подтверждения в стационаре».

Я вспомнила слова нашего психиатра, что этот диагноз всегда должен подтверждаться в стационаре, и потеряла дар речи. У меня не находилось слов, чтобы их выразить, и так мы распрощались.

[Ленchik]

Ужасно такое читать. Этим людям совсем плевать на детей, на их буду щее. Читаю Вас всегда, очень интересная история, хоть и много грусного

[Летняя]

Это даже читать больно..

[Мария Д.]

Это даже читать больно..

и страшно... очень... от того, что ты ТУТ живешь... и что человеческая жизнь может зависеть от настроения какой-то мариванны, которая делает свою работу так, как ЕЙ лично УДОБНО... страшно...